notabler | Уральские лагеря

S	M	T	W	T	F	S
		1	2	3	4	5
6	7	8	9	10	11	12
13	14	15	16	17	18	19
20	21	22	23	24	25	26
27	28	29	30	31

Уральские лагеря – родина моя

Saturday, March 20th, 2010 06:57 pm

Перепостила я тут сообщение об убийстве главного архитектора города Соликамска, и вспомнилось детство, этот самый Соликамск и Березники, который по бумагам является моей родиной.

На самом деле, место моего рождения – сталинский “университет”, где мои родители отбывали солидные сроки по воле кровопийцы Сталина. Хотя статьи у них были не политические, но довольно характерные . Папа сел за то, что будучи молодым специалистом после техникума мукомольной промышленности (он, отличник и лучший комсомолец, намеревался поступать в летчики , но в сталинские времена в летчики не брали русских немцев, кем он имел несчастье быть). Пришлось идти в единственный доступный для него техникум. Закончил его перед самой войной, на которую он намеревался пойти добровольцем и подал соответствующее заявление, но был направлен работать директором несуществующей мельницы, которая должна была снабжать мукой “поселения” (сами понимаете, какие). Он ее построил и стал ею же руководить. Было ему слегка за 20, бешеное трудолюбие сочетались у него с изобретательностью, интеллигентностью и амбициозностью. Парень был неплох собой, так что скоро завел себе подружку. А на эту подружку положил глаз какой-то там уполномоченный. Он заявил сопернику – я тебя упеку. И сдержал слово.

Поймал он его на том, что отец разрешал истощенным зэкам выковыривать из зубьев механизмов мельницы грязь, смешанную с мукой, которая все равно выбрасывалась, жарить из нее лепешки на костре и есть. Немалое число народа обязаны ему жизнью. В доносе, составленном уполномоченным, это дело было представлено как хищение народного добра в особо крупных размерах. Кто-то потратил время, посчитал количество муки, насчитали 2 тонны убытка в год. Прокурор требовал расстрела. Но судья-старик сказал - “слишком молод, пригодится еще, можно перевоспитать”.

И стал бывший начальник мукомольни одним из зэков в том же лагере. Уполномоченный позаботился, чтобы он попал в лагерь в чем был, не одежки, ни обуви запасной, так и пошел зимовать в одном бушлатике на “рыбьем меху” и в бахилах с подошвами из старых покрышек. Через краткое время стараниями того же уполномоченного упекли папу в БУР – Блок усиленного режима. Тот режим был настолько усиленным, что редко кто выживал там месяц. Управляли жизнью в БУРе урки, они отбирали у новичков хлебные пайки, без того обрекавшие зэков на голодную смерть, а также сигареты, которые многим были важнее хлеба (папе в частности). Он выжил только благодаря своему уму и знаниям. Началась в блоке повальная дизентерия, кровавый понос не разбирался в авторитетах, косил всех. Папа влил в бачок с водой соляной кислоты из автомобильного аккумулятора, и эпидемия немедленно пошла на спад (я не читала научных обоснований этого явления, но верю ему, может, даже эффект плацебо сработал, неважно, урки его стали защищать и даже дважды предложили “плант” (я думаю, анаши), от которого его разобрал бешеный безудержный смех, что и спасло его еще от одной напасти – стать наркоманом. Так что неправы те, кто думает, что наркотики - новомодное изобретение.

Несмотря на прекращение издевательств со стороны урок, через три месяца, когда истек срок наказания, и папа вышел из Бура, он весил 45 кг при росте 178 см. Он, всегда шагающий быстро, не мог идти , волочил ноги, если пытался ускорить шаги, падал, лежал на земле и думал: “Неужели никогда не сумею быстро ходить?”. Ко всем передрягам лагерной жизни прибавлялось еще то обстоятельство, что шла война с немцами, а он был хотя и русским, но немцем, на него распространялась ненависть многих людей. Издевательства были так невыносимы, что частенько он подумывал о самоубийстве. Подробностей он мне не рассказывал, но зная его яростный характер и могучую волю, я могу представить, как туго ему было.

Мама получила 7 лет уже после войны, в холодную зиму 1946 года. Она жила тогда в Молдавии, и тамошние хатки не были рассчитаны на 30-градусные морозы, лютовавшие той зимой. И многие промышляли тем, что бродили вдоль железнодорожных веток и подбирали куски угля, падающие от паровозов. Ее поймали с наполовину наполненным ведром. Это и потянуло на 7 лет, довольно типично для того времени, когда такой же срок получали за горсть зерна, случайно “упавшего в сапог” для голодающих дома детей. Не обладаю информацией, но логика подсказывает, что Сталин таким образом боролся за восстановление численности поредевшего за годы войны населения. Ведь в лагерях и на поселениях жили миллионы одиноких мужчин, а дома остались миллионы свежеиспеченных вдов. Так что в сторону Сибири и Урала потянулись эшелоны, набитые под завязку “преступницами”, очень часто с Украины или Молдавии.

По прибытии девушки, как правило, подвергались насилию, или соглашались сожительствовать с “авторитетами” добровольно. Само собой, и истинных романов, любовей и привязанностей хватало. Были в то время на зонах, как положено, кружки и хоры, ленинские уголки и прочие атрибуты советского быта, плохишей ведь надо было перевоспитывать.

Так и встретились папа и мама. Папа к тому времени уже был знаменитостью местного масштаба - передовик, руководитель бригады, строившей интересные объекты. Самый интересный из них – завод тяжелой воды для массового производства водородных бомб. Много технических новинок и рационализаторских предложений он внес туда, работал со страстью и энтузиазмом, так как уже существовала система зачетов – если делаешь две нормы, на один день сокращают твой срок. У папы был календарик, где красными крестиками были зачеркнуты все такие – зачетные – дни. Почти весь его календарик был красный. Мама утешила отца в дни, когда он особенно близок был к самоубийству. И продолжала утешать после. Очень скоро выяснилось, что она беременна.

В папином календаре один день выделен особенно красиво – день моего рождения. Маму со мной продержали в лагере недолго, Сталин объявил амнистию “мамкам”, логично, - вышибить их из лагерей, зачем кормить дармоедок, урожай будущих работников уже получен, а русские бабы с младенцами выживать умеют без мужиков, это всем известно. Выжила и мать, потому что отец через друзей-“вольняшек” организовал снабжение меня молоком, потому что у матери молока не было. Жила она в в Березниках, вернее, на другом берегу Камы, в Усолье, в снятой у бабушки бане, бабуля же смотрела за мной, когда мать начала работать чертежницей на заводе. Отца отпустили через полгода, стали жить вместе. Баня была такой низкой, что когда они лежали на кровати, ногами доставали до потолка. Отец выточил на станке кастрюли из нержавеющей стали, ложки. Они долгие годы служили верой и правдой, даже когда в продаже кое-что появилось. Через полтора года родилась моя сестра, но пожениться они не могли – русские женщины по тогдашним законам не могли выходить замуж за немцев. Расписались только через 7 лет, когда родился мой брат - наследник имени. Он один получил фамилию отца, а я ее взяла в 1992 году, когда мама тоже перешла на его фамилию, а то было смешно одной в семье быть под другой фамилией, и к тому времени мне уже давно было ясно, что замуж я не выйду никогда.

Отцу, несмотря на неправильный техникум и неправильную национальность, удалось достичь больших успехов в жизни. Он всю жизнь так и строил химические заводы, был главным инженером, начальников монтажного комплекса. Построил их много, любил эту работу. В советские годы он саркастично и с издевкой относился к советским достижениям. Однако на старости лет распад СССР и отделение Литвы, где он провел почти 40 последних лет жизни, потряс его жизненные устои. Он так и не смог примириться с новым мироустройством. Мама умерла в возрасте 76 лет, он прожил почти 84, но с его волей и жизнелюбием мог бы жить еще долго, мне кажется, но просто потерял аппетит к жизни.

Мне от лагерных времен достался детский туберкулез (закрытый, к счастью, но и такого хватило, чтобы 15 лет таскаться по врачам ежемесячно). Березниковское детство было счастливым, город казался мне красавцем. Однако, когда в 1976 году я приехала туда рожать своего сына (см. соответствующий пост), я была потрясена, каким грязным, неустроенным и нищим он оказался на самом деле. После чистой и благоустроенной Литвы центральная площадь города, где на неотремонтированных и некрашенных скамейках дрыхли алкоголики, вообще страшное изобилие этого сорта людей, преступность, отвратительное снабжение, вся березниковская действительность оказалась шоком. Даже природа, неописуемой красоты уральская природа, и та была изуродована и изнасилована – бесконечными порубками леса, взрытыми карьерами, отвалами калийных солей и других отходов, клубами разноцветного дыма, за которым не видно было, какого цвета небо. Через пятнадцать лет после моего возвращения в Литву умерли мои последние березниковские друзья и сверстники. Никто из них не дожил до моего теперешнего возраста. Печальное удовлетворение – из-за моего туберкулеза семья уехала оттуда и все восстановили свое здоровье в достаточной мере, чтобы прожить достаточно долго.

Кудрявая жизнь пожилой космополитки

Navigation

Page Summary

Style Credit

Expand Cut Tags