notabler | Не могу промолчать. Главное для меня

S	M	T	W	T	F	S
		1	2	3	4	5
6	7	8	9	10	11	12
13	14	15	16	17	18	19
20	21	22	23	24	25	26
27	28	29	30	31

Не могу промолчать. Главное для меня

Monday, May 7th, 2012 08:31 pm

Вот сейчас прочла пост http://ludmilapsyholog.livejournal.com/146256.html#comments безмерно мною уважаемой Людмилы Петрановской.
Там она упоминает про мальчика, которого отобрали у матери, посадили в манеж без движения, так, что отнялись ножки. И при эт ом постоянно насиловали.
Это подвигло меня рассказать, что стало триггером для моего решения покинуть бывший совок.
Мой сынок до 7 лет диагноза не имел, говорили, что у него задержка развития.

Видимо, врачам тумана напускало его развитие и память. Когда он был маленьким, я не минуты не проводила с ним без того, чтобы не болтать, рассказывая, показывая, уча, читая книжки. Уже года в 2 он различал порядочное количество буковок на кубиках, не умея при этом толком разговаривать. Заговорил он года в 4. Вот так мы с ним гуляли, а я ему всего Маршака, Чуковского, Пушкина из школьного курса, все, что в моей цепкой довольно памяти зацепилось. А память у меня ничего себе. В школе я учила для себя, для тренировки, не одну главу из "Мцыри", например, а 18. И так далее. Так что я была способна бормотать ему стихотворения часами, когда под руками не было книг. А их хватало - мы были самыми популярными читателями в библиотеке, маленький Мишка - тоже.
Так что поставить диагноз "дебильность" у участкового психиатра рука не поднялась. Пошел он, как положено, в первый класс, но больше двух месяцев его там не смогли вытерпеть: поскольку ручонки у него дрожали от ДЦП гиперкинезов (мы еще не знали, что это такое), он не мог писать и делать ничего руками, поэтому шумел, отвлекал и смешил других. Ну, видимо, еще был мишенью для детских издевок, не без этого. Отправили его на комиссию, которая повелела его исследовать, что и было осуществлено в республиканской психиатрической больнице. Через две недели мне его выдали с диагнозом, который стал пригоровом: олигофрения в степени дебильности и ДЦП. Рекомендуется обучение в спецшколе. Ну, против системы не попрешь, пришлось отправить его в интернат. Были мне даны адреса всех трех литовских школ-интернатов с русским языком обучения. Съездила в ближайший. В деревне, двухэтажный домик, сарай-мастерская, где мальчики столярничают, печное отопление, пьяный истопник. Не понравилось. Решила - через мой труп.
Поехала в министерство просвещения республики, чтобы поменять назначение. Другой интернат был в Вильнюсе, трехэтажное приличное, чистое внутри здание, чистенько одетые дети - я посмотрела все предварительно. Выбила назначение. Отправила своего касатика туда. Каждую неделю забирала на выходные, откармливала, отмывала, выводила вшей (и это было). Запаршивел он там быстро, исхудал. Я -то знала, как трудно заставить его есть то, что не хочет, непривычную еду. А там никто с ним не цацкался, хочешь есть - ешь, нет - ходи голодным. Научить эта школа ничему его не смогла, промучились мы год, а потом состоялся у меня разговор с одной из старых преподавательниц или воспитательницей, уже не помню. Та мне сказала открытым текстом: забирайте его отсюда, он тут пропадет. Сколько лет работаю, ни разу не видела, чтобы ребенок так плохо ел: за день ничего, кроме хлеба и сосиски, если есть в меню, не ест. Сумки с гостинцами, что я ему давала каждую неделю, расхватывались соседями по спальне за 5 минут, ему ничего не доставалось. Писать его не научили. Кроме того, я заметила в период моих частых посещений, что в интернате царит казарменная дисциплина, наводимая руками старших мальчиков, покрепче и поагрессивней. Воспитатели сами никого физически не наказывали, это делалось за них. В отмет за это мальчикам давались разные поблажки: не замечали их курения, наверно, и кое-чего другого. Одним словом, мой милый, ласковый, чистый малыш превратился за этот год в тощего, запуганного волчонка, и единственное, чему научился - курить. Вот так с 7 с небольшим лет и курит. Я использовала все на свете средства - уговоры, гипноз, рассказы, ничего не помогло. Он убегал из дома, подбирал окурки на улицах, мои друзья и соседи множество раз замечали его за этим. Тогда я сдалась и стала покупать сигареты для него. Сама я тогда не курила. Но скоро начала тоже. Прописали ему домашнее обучение, походили несколько разных учительниц, ни уха ни рыла не понимавшие в обучении спец учеников, и выдали диагноз - необучаем. Тогда я стала заниматься сама. В 10 лет он внезапно за один день вдруг зачитал, потом я научила его литовскому. Но считать ему никогда не нравилось, он так толком и не научился. Он способен усваивать только то, что эмоционально окрашено, интересно. Иначе - бесполезно биться, ничего не будет, черная дыра.
Была у меня знакомая - когда-то жила с ней в бараке, потом она работала в моем общежитии, убиралась. У нее было 7 детей, из них трое - тоже с отклонениями в умственном развитии. Муж умер от алкоголизма. Она мне как-то рассказала, что ее младшая дочка, которая была помещена в тот интернат, от которого я отказалась, была там изнасилована, забеременела и сделала аборт. Ей было тогда 14, что ли. Тогда -то я и возблагодарила господа, что не отдала его туда.
Ее старший сын помогал ей подметать улицы, такой спокойный тихий, симпатичный парень, без внешних признаков олигофрении. Зачем ей понадобилось его отдавать в интернат, не знаю. Но она отдала. В наш, Висагинский.
Этот большой интернат, вернее, пансионат, как его торжественно перекрестили новые литовские власти, был открыт на базе бывшего военного госпиталя для солдат-стройбатовцев, строителей атомной. Расположен он в лесу, в трех километрах от города, в трехэтажном немалом таком здании. Несколько знакомых женщин работали там - кто в прачечной, кто сиделками. Одну из них я как-то решила расспросить, каково живется там пациентам-клиентам, на самом ли деле так замечательно, как рассказывала мне Зоя, о которой речь шла выше.
На это последовал рассказ, который навеки определил всю мою жизнь. - Ты знаешь, что сын директора нашей атомной станции от первого брака тоже умственно отсталый и живет в этом пансионате? Я его часто вижу, такой маленький, симпатичный парнишка, безответный такой. Встретила его как-то, плачет. Спросила, в чем дело. -Тетя, говорит, у меня уже в попе какашки не держатся, а эти все мучают и мучают меня. Меня как дубиной по голове: так там процветает сексуальное насилие! Кто же это делает? Ну, ты понимаешь, что уголовники-рецидивисты, проведшие полжизни на нарах, не знают, куда идти после освобождения из тюрьмы, особенно в старости, когда никому не нужны. Тогда они начинают косить под психов или маразматиков и получают назначения в эти пансионаты, где живут рядом с истинно больными. Всем настоящим больным выплачивается на руки определенный процент пенсии, которую бывшие уголовники отнимают, пьют и покупают наркотики. Все это знают санитары, которые подкуплены и снабжают уголовников частенько."
Тогда я и приняла решение - прыгнуть через голову, пройти через любые препоны, но вывезти сына из этой страны, из любой советской отрыжечной страны. Что я и осуществила, в конце концов.
А Зоин Юра через три месяца после поселения в интернате был убит санитарами. Не знаю, был ли суд, какова была причина, неважно. Уверена, что все замешанные отмазались и, вероятно, все еще там работают.
И уверена, таких заведений в России по-прежнему большинство, даже хуже, потому что Литва все-такие вращается в обойме евросоюзовского надзора и получает капельки от благотворительного западного дождя. Может, лет через 40 и там будет пристойно, дай бог.
Не дай мне бог сойти с ума...

Кудрявая жизнь пожилой космополитки

Navigation

Page Summary

Style Credit

Expand Cut Tags