Тут меня как-то спросили, а что я тут собственно потеряла и почему сюда попала.
Что же, надо отвечать, раз напроказила. Для полного ответа нужна некоторая предыстория биографического свойства.
Дело в том, что у меня есть сын. Сыну Мише 33 года исполнится в этом году (вспомнился Илья Муромец, да не тот тут случай). У него есть диагноз - по простому, по советски, "олигофрения в степени дебильности", что тут, в ЮК, красиво и политкорректно (тут все политкорректно) зовется learning difficilties. Наличие этих двух факторов - сына и его диагноза - и определяет всю мою жизнь, мои планы, свершения и поступки. И этот тоже, переезд в Англию, я имею в виду.
Тут надо упомянуть еще об одном важном факте - папы у моего сына нет и никогда не было. Был, правда, какой-то субъект, на которого я напоролась в момент слабости и одиночества, которого никогда не любила. Поэтому я решила, что он прав, когда на мое сообщение о беременности он заявил, что никогда мне ничего не обещал, не готов и ... Я признала свою вину и понесла заслуженное, по моему мнению, наказание. Великоватое, правда, получилось. Пришлось многое поменять - политкорректную профессию инженера-конструктора на малопочетное звание уборщицы, воспитателя общежития, техника ЖКО, и пр. Много всяких. Место жительство пришлось поменять - ну, не могли мои родители уживаться с постоянно вопящим, лезущим везде без спроса, писающим и какающим по 30 раз в день, не спящим, ничего не едящим, не говорящим в 3 года, уродливым и непрестижным внуком, позором семьи. Пришлось избавить их от столь тяжких испытаний и нашего присутствия, уехать на комсомольскую стройку с единственной целью - добыть свое собственное жилье. Что и произошло через лет 6 жизни в общагах, бараках, супер-пупер-мини квартире (10 кв.м жилой площади). Была добыта полуторка, жизнь была радужна и прекрасна. Но... всегда бывает но. Поскольку жить нам было нужно, пособие матери-одиночки в ту сказочную пору составляло 5 рублей, то надо было работать. Получить работу по специальности в те чудные времена было невозможно, если ты не жена, дочка или любовница кого-то из власть имущих. Так что приходилось делать все, что оставалось. Выбирала то, куда можно таскать ребенка с собой. В остальное время за ним присматривали друзья, соседи по бараку (лучшие были времена, на самом деле, с одним колодцем на 200 семей и парой дощатых нужников), или нанятая няня.
Потом пришло время идти в школу. На этот момент у него еще не было правильного диагноза, а благодаря моей системе обучения (в основном заключавшейся в непрерывной закачке всякой информации в неорепшую головенку, путем бормотания всяческих стишков - до сих пор помню десятки и прочего) он был очень непонятным для врачей - знал все буквы алфавита, но не умел читать, знал по фамилиям всех членов политбюро (этому я его не учила, это телик), а также названия всех хирургических инструментов. Тогда я не знала, что странные увлечения - признаки аутизма, такой болезни в СССР не было, это в Англии они у каждого второго ее находят. Так что врачи ничтоже сумняшеся писали - отставания физического и умственного развития. С таким диагнозом ходят в школу. И мой пошел, посидел там 2 месяца, отвлекал других, не делая никаких попыток чему-то учиться. Неинтересно ему было - никакой хирургии, никакого политбюро. Отправили его тогда в главную республиканскую психиатрическую больницу, неделю продержали, но поставили правильный, наконец, диагноз - "олигофрения в степени дебильности с элементами ДЦП". Этот самый ДЦП выражался в дрожании рук (не позволяло писать) и мелких парезах икроножных мышц, делавших его походку и осанку странной. (продолжение следует).
Что же, надо отвечать, раз напроказила. Для полного ответа нужна некоторая предыстория биографического свойства.
Дело в том, что у меня есть сын. Сыну Мише 33 года исполнится в этом году (вспомнился Илья Муромец, да не тот тут случай). У него есть диагноз - по простому, по советски, "олигофрения в степени дебильности", что тут, в ЮК, красиво и политкорректно (тут все политкорректно) зовется learning difficilties. Наличие этих двух факторов - сына и его диагноза - и определяет всю мою жизнь, мои планы, свершения и поступки. И этот тоже, переезд в Англию, я имею в виду.
Тут надо упомянуть еще об одном важном факте - папы у моего сына нет и никогда не было. Был, правда, какой-то субъект, на которого я напоролась в момент слабости и одиночества, которого никогда не любила. Поэтому я решила, что он прав, когда на мое сообщение о беременности он заявил, что никогда мне ничего не обещал, не готов и ... Я признала свою вину и понесла заслуженное, по моему мнению, наказание. Великоватое, правда, получилось. Пришлось многое поменять - политкорректную профессию инженера-конструктора на малопочетное звание уборщицы, воспитателя общежития, техника ЖКО, и пр. Много всяких. Место жительство пришлось поменять - ну, не могли мои родители уживаться с постоянно вопящим, лезущим везде без спроса, писающим и какающим по 30 раз в день, не спящим, ничего не едящим, не говорящим в 3 года, уродливым и непрестижным внуком, позором семьи. Пришлось избавить их от столь тяжких испытаний и нашего присутствия, уехать на комсомольскую стройку с единственной целью - добыть свое собственное жилье. Что и произошло через лет 6 жизни в общагах, бараках, супер-пупер-мини квартире (10 кв.м жилой площади). Была добыта полуторка, жизнь была радужна и прекрасна. Но... всегда бывает но. Поскольку жить нам было нужно, пособие матери-одиночки в ту сказочную пору составляло 5 рублей, то надо было работать. Получить работу по специальности в те чудные времена было невозможно, если ты не жена, дочка или любовница кого-то из власть имущих. Так что приходилось делать все, что оставалось. Выбирала то, куда можно таскать ребенка с собой. В остальное время за ним присматривали друзья, соседи по бараку (лучшие были времена, на самом деле, с одним колодцем на 200 семей и парой дощатых нужников), или нанятая няня.
Потом пришло время идти в школу. На этот момент у него еще не было правильного диагноза, а благодаря моей системе обучения (в основном заключавшейся в непрерывной закачке всякой информации в неорепшую головенку, путем бормотания всяческих стишков - до сих пор помню десятки и прочего) он был очень непонятным для врачей - знал все буквы алфавита, но не умел читать, знал по фамилиям всех членов политбюро (этому я его не учила, это телик), а также названия всех хирургических инструментов. Тогда я не знала, что странные увлечения - признаки аутизма, такой болезни в СССР не было, это в Англии они у каждого второго ее находят. Так что врачи ничтоже сумняшеся писали - отставания физического и умственного развития. С таким диагнозом ходят в школу. И мой пошел, посидел там 2 месяца, отвлекал других, не делая никаких попыток чему-то учиться. Неинтересно ему было - никакой хирургии, никакого политбюро. Отправили его тогда в главную республиканскую психиатрическую больницу, неделю продержали, но поставили правильный, наконец, диагноз - "олигофрения в степени дебильности с элементами ДЦП". Этот самый ДЦП выражался в дрожании рук (не позволяло писать) и мелких парезах икроножных мышц, делавших его походку и осанку странной. (продолжение следует).